Венесуэла. Широкий формат.

Снова отправляемся в экспедицию. Уже очень скоро. Начало 15 ноября, завершение в соответствии с пожеланием путешественников. В программу входят все главные нацональные парки и природные заповедники страны. Словом, самая суть. Одним махом накрываем наиболее интересные, уникальные места планеты. Подробно о программе и местах здесь - https://venetur.ru/puteshestvie-po-natsionalnym-parkam-venesuely-pose

Общее представление о грядущем путешествии можно составить по видео, с той оговоркой что в этот раз будет еще и тепуй Рорайма - самая древняя поверхность Земли.

Кто ты, Анатолий? Часть I

«Спи дорогой казак. Шум этой реки тебе напоминает наш Тихий Дон». Лежащий под каменной плитой «дорогой казак» - Анатолий Почепцов, а «эта река» - Карао, воды которой образуют лагуну Канайма.

Национальный парк Канайма, могила Анатолия Почепцова

Конечно, первый вопрос, возникающий у всякого, кто видит эту эпитафию и православный крест – откуда? Откуда в венесуэльской глуши, в джунглях гвианского нагорья, месте, куда до сих пор не проложена ни одна дорога, взялись русские буквы, крест и всё прочее? Мало того, остров на котором стоит могила называется Isla de Anatoly, разумеется, в честь Почепцова. За какие заслуги?

Остров Анатолия в лагуне Канайма

Любой вопрос об этом человеке вызывает у местного населения одобрительное покачивание головой. Многие пожилые и не очень индейцы помнят Анатолия Почепцова и всегда говорят о нем с уважением или даже почтением, мол, хороший был человек, джунгли знал не хуже индейцев, свободно говорил на языке камаракото, в общем, свой человек. Говорят, он внес большой вклад в развитие Канаймы, как национального парка. В целом же, много общих слов и никакой конкретики.

Isla de Anatoly

Как часто бывает в таких случаях, доходят и противоречивые сведения. Одни говорят, у Анатолия было двое детей, причем один – метис. А во время последней поездки на Канайму одна пожилая индианка, сказала, что жил Почепцов очень скромно и уединенно, занимался разведкой перспективных с точки зрения добычи алмазов мест, и никаких родственников у него не было. Хоть такая версия и кажется более правдоподобной, однако последнее никак не может быть правдой. Эпитафия на плите подписана «Любящие всегда сестры Галина и Людмила».

Пожалуй, о том, что сестры вместе с Почепцовым не жили можно сказать с полной уверенностью. Но вряд ли местные не знали, что семья у Анатолия есть. Канайма по сути – деревня, хоть и довольно большая. А в деревне, будь то венесуэльские джунгли или ярославские леса, все про всех всё знают. Опять какая-то несостыковка в образе. Однако главное то, что ни одного дурного слова об Анатолии Почепцове от обитателей Канаймы мне слышать не приходилось, да и острова (пусть и мизерные) в честь кого попало не называют. Для общей картины в целом хватает, тем более, что главный интерес вызывают вовсе не подробности венесуэльской жизни Почепцова (хотя это тоже, но как бы сказать… в отрыве от предыдущей биографии), а подробности жизни до эмиграции или лучше сказать бегства. Особенно период с 1942 по 1946.

Isla de Anatoly

Кем был Почепцов на Родине? Полицай, гестаповец, участник карательных экспедиций, участник расстрелов коммунистического подполья и самое главное, что ставилось ему в вину – предатель Краснодонской организации Молодая гвардия. Не только предатель, но и «следователь», и палач. Собственно, именно тут и возник интерес к личности Анатолия Почепцова. Как же так? Где-то очень далеко он – уважаемый человек, о котором уже несколько поколений хранят добрую память, друг индейцев, любитель и знаток дикой тропической природы, а у себя на Родине – трус, сволочь и предатель. Бывают, конечно, широкие натуры, но не слишком ли велика амплитуда в случае с Почепцовым.

Индейские хижины - чуруаты, недалеко от дома Почепцова

Хоть я и не большой любитель всяких психологических определений, но тем не менее, мне кажется, что в каратели и в ГЕСТАПО шли служить люди определенного душевного склада. Ведь далеко не каждого человека заставишь систематически пытать и расстреливать собственных земляков, вчерашних соседей или даже родственников. Тут должна быть тяга, вкус к кровопролитию и жестокости. И если Анатолий Почепцов был тем, кем его считают (или считали) в родном Краснодоне, то вряд ли эти наклонности могли самораствориться с переездом в Венесуэлу. Это, в конце концов, патология или во всяком случае зверская ненависть, которая нет-нет, да выплеснется на ближних. И чем сильнее подавляется, тем вернее и мощнее будет выход. Но ничего подобного свидетели второй половины жизни Почепцова не сообщают. Словно бы, два разных человека – один хороший, другой плохой. Стало интересно свести концы с концами.

В целом, за советский период об Анатолии Почепцове есть только два упоминания. Одно с указанием имени, в статье газеты «Правда» от 30 апреля 1986 года, подписанное А. Ивановым. Второе с нарочитым умолчанием имени, в поэме Е.Евтушенко «Фуку». Приведем оба. Сначала из поэмы:
Предатель молодогвардейцев,
нет,
      не Стахович,
                        не Стахевич,
теперь живет среди индейцев
и безнаказанно стареет.
Владелец грязненького бара
под вывеской:
                        "У самовара",
он существует худо-бедно,
и все зовут его
                        "Дон Педро".
Он крестик носит католический.
Его семейство
                        увеличивается,
и в баре ползают внучата -
бесштанненькие индейчата.
Жует,
            как принято здесь,
                                                бетель,
он
      местных пьяниц благодетель,
но, услыхав язык родимый,
он вздрогнул,
                        вечно подсудимый.
Он руки вытер о штаны,
смахнул с дрожащих глаз блестинку
и мне сует мою пластинку
"Хотят ли русские войны?"
"Не надо ставить..." -
                                    "Я не буду!..
Как вы нашли меня,
                                    Иуду?
Что вам подать?
                              Несу, несу...
Хотите правду -
                        только всю?"
Из Краснодара дал он драпа
в Венесуэлу
                  через Мюнхен,
и мне
            про ужасы гестапо
рассказывает он под мухой.
"Вот вы почти на пьедестале,
а вас
хоть una vez
                  пытали?
Вам
      заваодную ручку
                                    в culo
втыкали,
            чтобы кровь хлыстнула?
Вам в пах
                  плескали купороса?
По пальцам били doloroso?
Я выдавал
                  сначала мёртвых,
но мне сказали:
                        "Без увёрток!"
Мою сестру
                  со мною рядом
они насиловали стадом.
Электропровод
                        ткнули в ухо.
Лишь правым слышу.
                                    В левом - глухо.
Всех предал я,
                        дойдя до точки,
не разом,
                  а поодиночке.
Что мог я
                  в этой мясорубке?
Я - traidor
                  Олега,
                              Любки.
Ошибся в имени Фадеев...
Но я не из шпиков-злодеев.
Я поперёк искромсан,
                                    вдоль.
Не я их выдал -
                              моя боль..."
Он мне показывает палец,
где вырван был
                        при пытке ноготь,
и просит он,
                  беззубо скалясь,
его фамилии не трогать.
"Вдруг живы мать моя,
                                          отец?
Пусть думают, что я -
                                          мертвец.
За что им эта verguenza?" -
и наливает ром с тоской
предатель молодогвардейцев
своей трясущейся рукой...

Теперь из газеты «Правда», сокращенно и только по существу вопроса, полный текст можно посмотреть здесь.
<…>И здесь мне хочется коротко рассказать об одном таком пещерном человеке, давно, почти полвека, одержимом животной злобой ко всему советскому. Я встретил его далеко, на другой стороне планеты, в дебрях венесуэльского штата Боливар в местечке Канайма, находящемся от столицы Венесуэлы Каракаса почти в тысяче километров. Нас привезли туда на короткий отдых венесуэльские друзья, и, едва выбравшись из самолета, я услышал русскую речь:
   - Ну как дела в нашей любимой России?
   Голос был осипший. И откровенно издевательский. Обернувшись, я увидел коротконогого человека лет шестидесяти в желтой кепочке. На морщинистом лице красной картошкой торчал короткий нос, на распахнутой груди болтался железный крестик на железной цепочке.
   - Дела идут нормально. Это... кто же вы тут... такой?
   - Почепцов Анатолий Федорович, - с нагловатой ухмылкой представился низкорослый человек.
   Почепцов, Почепцов... Зловещая фамилия. Ведь человек по фамилии Почепцов предал подпольную краснодонскую организацию "Молодая гвардия".
   - Вы... тот Почепцов, который...- от неожиданности даже и слова-то нужные не приходили.- Это вы предали "Молодую гвардию"?!
   - Нет, не я... Но я тоже служил тогда в Краснодоне у немцев. Добровольно.
   Он вдруг усмехнулся криво и тут же продолжал:
   - Вы, конечно, спросите - участвовал ли я в казнях советских людей? Так вот, скажу сразу, не дожидаясь вопроса: да, участвовал в карательных рейдах, расстреливал и подпольщиков ваших, и партизан... Потом служил во власовской армии. В Венесуэле живу с 1947 года...
   - Как вы оказались в Венесуэле?
   - Эта страна одной из первых открыла после войны двери политическим эмигрантам.
   Не буду здесь рассказывать обо всем дальнейшем разговоре с этим "политическим эмигрантом", это уместнее сделать в другой раз.<…>
   - Слыхал краем уха, что снова вы там со своим социализмом в лужу сели, все у вас по швам расползается... И сколько ни сшивайте, а швы гнилые у вас...
   - Вы верите в то, что говорите?
   - Верю! Верю!!! - вскричал он остервенело, что-то сказал по-испански вертящемуся на веранде у стола семилетнему мальчишке, тот кинулся к буфету, мигом притащил банку пива. Почепцов судорожно сделал два-три глотка, сразу заметно опьянел. И больше уж, кажется, никого не видел, ничего не говорил, оставшись наедине со своей пивной банкой...

Итак, перед нами снова два свидетельства и два разных образа. Если журналист Иванов рисует эдакую злобную вошь, готовую снова нанести горячий укус, то по словам поэта перед нами скорее раздавленное насекомое, с трудом волочащее за собой зловонные потроха собственного прошлого. Если же обойтись без метафор, то в первом свидетельстве человека принудили к предательству, достаточно жестко, а во втором человек пошел служить добровольно и охотно. Разницу в образах можно было бы объяснить каким-нибудь временным разрывом, мол, Иванов застал Анатолия в такой-то момент, а Евтушенко – в другой. Но и поэма и статья датируются 1986 годом, и очевидно написаны «по горячим следам». Кстати, 1986 - год смерти самого Почепцова. Пожалуй, оба автора сходятся только в одном (не считая креста на шее): они указывают на некое тотальное одиночество, выброшенность из мира, отщепенчество. Не сложно предположить, что и Евтушенко, и Иванов следуют сложившейся конъюнктуре в создании  образа «сбежавшего предателя», мол, хоть и удалось спастись, жить дальше и «безнаказанно стареть», а все равно вся жизнь отравлена грехами прошлого. Тут хоть злобствуй и шипи из-под коряги, хоть заливайся жалкими пьяными слезами – покоя все равно не будет, совесть заест, весь мир отвернется. Но тут опять несовпадение с устными свидетельствами о Почепцове. Не был он никаким отщепенцем, может и жил уединенно, но занимал положение, был чем-то вроде неофициального начальника, никто его не назначал, но все слушались. Если же говорить о фактах, то из статьи Иванова мы точно узнаем по крайней мере одно.  – в предательстве Молодой гвардии Анатолий Почепцов не замешан. Это действительно так, факт установленный следствием. Согласно следственным материалам раскрыл подпольную коммунистическую организацию Геннадий Почепцов. За что и был расстрелян в 1943 году. У Евтушенко же, повторюсь, однозначное, несмотря на поэтический слог, чистосердечное признание. Есть интересная деталь – фраза «ошибся в имени Фадеев». Тут не могу не отступить немного в сторону. Предатель в романе Фадеев «Молодая гваридия», некто Стахевич. По словам автора это образ собирательный, однако в нем без труда угадывается Виктор Третьякевич, вполне реальный молодогвардеец и не просто рядовой, а комиссар организации.

Виктор Третьякевич

Согласно официальной мифологии (изрядно подкрепленной Фадеевым) предателем подпольной организации, считался именно он. Третьякевича арестовали одним из первых, не выдержав пыток, он сдал подполье. Такова была история, не напоминает ли она некоторые строфы из поэмы «Фуку»? История надо сказать лживая. По многочисленным свидетельствам, сделанным под протокол, Третьякевич прошел зверские пытки, так и не назвав ни одного имени участников Молодой гвардии. Был расстрелян и сброшен в шурф шахты №5, вместе с остальными молодогвардейцами. О чем следственным органам, в частности СМЕРШ, было известно уже в 1943 году. Тем не менее, реабилитирован Третьякевич был только в 1960-х.
Словом, путаница еще та. Официальные версии, меняющиеся каждые 20 лет (так уж заведено), газетные статьи, поэмы… Почти отчаявшись разобраться, кто кем был в этой трагической истории, и какую все-таки роль сыграл в ней Анатолий Почепцов, я решил обратится прямо туда, где знают точно – в музей «Молодая гвардия», в Краснодоне. К моему удивлению и радости на мое письмо ответили быстро и, на мой взгляд, исчерпывающе. Текст ответа привожу полностью:
Здравствуйте, Дмитрий!
Для  сотрудников  музея  «Молодая  гвардия»  фамилия  Почепцов  известна. В  сентябре  1943 года  Геннадий  Прокопьевич Почепцов, который  накануне  1943 г.  выдал  фашистам  молодогвардейцев, был  расстрелян в Краснодоне  по  приговору  военного  трибунала. Казнь  происходила на площади у здания городской бани   на  глазах  родственников  подпольщиков  и  жителей  города. Вместе с  ним были  казнены  его  отчим В. Громов  и следователь краснодонской полиции В.Кулешов.
Двоюродный  брат Г. Почепцова   Анатолий  Фёдорович  Почепцов  также  во  время  оккупации жил  Краснодоне. Его  отец  Фёдор  Почепцов  перед  Великой  Отечественной  войной торговал  в  ларьке  пивом. А  уже  в  период  оккупации  Краснодона  выхлопотал  себе  разрешение  открыть  собственный  ресторан, куда  частенько  заглядывал  начальник  краснодонской  полиции В.А.Соликовский.
Перед  освобождением  Краснодона от фашистских  захватчиков – 14 февраля 1943 г., семья  Фёдора  Почепцова  выехала  из  города. В  деле  о предателях  Родины  Почепцове, Громове и Кулешове двоюродный  брат  Геннадия   Анатолий  Почепцов  и  его  отец не  проходили. Хотя  в  документах  Луганского  государственного  архива  есть  список  работников  Краснодонского  района  за  июль  1942 г. (Краснодон был оккупирован  20 июля 1942 г.), где  значится  фамилия Фёдора Почепцова и напротив которой стоит  запись – разыскивается.
В 1986 г. сотрудники музея  прочли  поэму Е.Евтушенко «Фуку», из  которой  узнали  о  существовании  некоего  предателя  молодогвардейцев, проживающего  в Венесуэле. Недавно  мы  узнали, что Анатолий  Почепцов  после  окончания  войны  поселился  в  Венесуэле, что есть  остров  Анатолия – назван  его именем, и  что  он  умер  в  1986 году. Его причастность  к  предательству  участников  краснодонского  подполья  не  установлена, таких  документов  в  архиве  музея «Молодая гвардия»  нет. О судьбе  его  родителей, якобы  вернувшихся  в  СССР  в  1950-х  годах,  мы  также  ничего  не  знаем.

Николаенко Наталия Ивановна,

Директор ГУК ЛНР  «Краснодонский

ордена Дружбы народов музей «Молодая гвардия»

       Что же мы видим, в свете вышеприведенного письма? У Евтушенко явно собирательный образ, сколоченный из всех известных Почепцовых понемногу (понятно, откуда взялся «владелец грязненького бара») и с пристегнутой к ним историей Третьякевича. С Ивановым немного сложнее. Все-таки в его статье Анатолий Почепцов прямо сознается – расстреливал, пытал. Что это? Самооговор, из желания позлить советского человека, или просто выдумка автора. Журналисты – народец известный, ради красного словца… даже будучи героем социалистического труда. Ведь невозможно предположить, что если Почепцов на самом деле был карателем, добровольно пошел на службу к немцам, это каким-то образом скрылось от следствия. Во-первых, Краснодон все-таки город не самый крупный, все у всех на виду, кто во время оккупации на чью сторону встал не утаишь. Да и после освобождения города следствие велось очень тщательно и долго. Последний причастный к делу Молодой гвардии полицай – Мельников, был арестован и осужден аж в 1965 году. Кроме того, взглянем на очевидное: Анатолий Федорович Почепцов родился в 1926 году, т.е., на момент оккупации города ему было 16 лет. В таком возрасте его, несомненно, взяли бы в Молодую гвардию, а вот на службу в регулярные части оккупационных войск, полевой полиции или жандармерии – большой вопрос. Какой можно сделать вывод? Очевидно, семья Почепцовых (Федор и Анатолий) были из тех людей, которые предпочитали приспосабливаться к обстоятельствам. Конечно, такое поведение героическим, мягко говоря, не назовешь. Но все-таки, одно дело - открыть при оккупантах пивной ресторан, и совсем другое – добровольно служить в карателях. Вовсе не собираюсь никого оправдывать или осуждать, не моего ума дело. К тому же, сегодня довольно сложно разобраться в мотивах людей бывшими очевидцами и участниками одновременно гражданской и Великой Отечественной Войны. Речь о Федоре Почепцове, конечно. Это опыт, о котором невозможно судить издалека, из сравнительно благополучных времен. Тем более, хорошо известно, как устанавливалась красная власть на Дону. Так что у жителей Краснодона могли быть очень серьезные претензии к Советам. И всё же, Почепцовы, Федор и Анатолий, очевидно, смогли удержаться от кровопролития, не были настолько озлоблены, что поступить на верную службу фашистским оккупантам, но пытались удержаться наплаву в изменившихся обстоятельствах. Когда же обстоятельство снова стали круто меняться, по мере наступления советских войск, сочли за лучшее покинуть Родину. Что случилось дальше? Похоже, все то же самое. На новом месте, в Венесуэле, в глуши джунглей Анатолий Почепцов вновь примерился к обстоятельствам, и сделал это наилучшим образом. Ведь это сейчас Канайма – модным курорт с пятизвездочными отелями и лоджами, а в те времена – обычная глушь, населенная индейцами и авантюристами, подверженная эпидемиям малярии и тропической лихорадки, с минимальной инфраструктурой и вообще удобствами. В такой обстановке, Анатолий Почепцов – эмигрант из СССР, не знающий ни языка, ни традиций, ни повадок индейцев, ни собственно джунглей, завоевывает авторитет, который, повторюсь, жив и по сей день. Слово спи спокойно, "дорогой казак".

Анатлий Почепцов, предположительно 1947-48 гг.

Вечных проклятий ты не заслужил. Эту участь оставь своему малохольному братцу. А о твоей венесуэльской жизни речь впереди.         

Очередной бриллиант в сокровищнице Венесуэлы

Я предчувствовал, я верил, я знал! Ранее мне приходилось писать о странной, неправдоподобной скудности монументального наследия доколумбовых цивилизаций в Венесуэле. Что там скудности?! Их просто как будто бы и нет. И это особенно поражает, в том смысле, что в Венесуэле как нарочно собрано всё самое-самое: самый высокий водопад в мире, самая древняя поверхность Земли, самое большое озеро… Чего уж говорить о таких мелочах, как наибольшая концентрация минералов, драгоценных камней, редкоземельных металлов в почве! При этом культурное наследие – бедное, никакое.

И вот (барабанная дробь), на днях читаю новость: в Венесуэле обнаружены самые (самые, блин!) большие петроглифы из открытых на планете. 

Оригиналы новости на испанском и английском. Кому не хочется переходить по ссылкам, сжато перескажу. В Юго-Западной части страны, в штате Амазонас, в месте под названием Raudales de Atures (потоки Атурес) обнаружена группа петроглифов  - наскальных изображений. Одна из восьми обнаруженных групп рисунков покрывает скалу площадью 304 кв.м. В числе отдельных изображений можно выделить 30-ти метровую змею. Рисунки настолько большие, что заснять их с земли оказалось невозможным, фотографии сделаны при помощи дронов. В основном тематика изображений – животные и люди, но есть и образцы символической, орнаментальной живописи, например, две спиралевидные линии, опирающиеся одна на другую. По мнению открывателя петроглифов, профессора британского археологического университета ULC, Филиппа Ририса, данные изображения представляет собой символы мужского начала и плодородия. По мотивам, тематике и стилю открытые рисунки, схожи с рисунками, обнаруженными в амазонской сельве Колумбии и Бразилии, очевидно, они являются частью одной культуры, существовавшей в этом регионе. Однако же заметим особо, что отныне это место - Raudales de Atures, признается учеными, как некая точка сборки, узловой пункт, где сходились, а потом расходились по амазонии все культуры региона! Иными словами, Венесуэла – вовсе не культурное захолустье, а самое сердце значительной части доколумбовых цивилизаций. 

На данный момент древность рисунков датируется 2000 лет. То есть речь идет не просто о доколумбовой цивилизации, но скорее всего о цивилизации, предшествовавшей той, которую застал Колумб и последовавшие за ним конкистадоры. Если с культурной принадлежностью и датировками всё как бы ясно, подчеркиваю – как бы! То с техникой нанесения этих изображений на скалы – полная неизвестность. Которую современная наука вряд ли в состоянии рассеять. Мы же, дабы не отставать от самых передовых веяний, рассматриваем возможность проникновения в данный регион и личное знакомство со столь умопомрачительной находкой.
Пока же это отдаленные планы, напоминаем об актуальном.        

Что скрывает Лима?

По целому ряду причин, одна из которых станет ясной только дочитавшим этот краткий опус до конца, республика Перу и столица Лима, всегда притягивали внимание, будто  центр воронки – сколько не крутись и не отгребай, а все равно утянет. Особенно в голову запала цитата из «Моби Дика» Мелвилла – «развратен как Лима». За давностью лет, уже не помню по поводу кого или чего это сказано, но выражение плотно засело в сознании. В частности еще и потому, что… как-то не поверилось. 

Лима никогда не представлялась мне рассадником человеческих пороков. На ум скорее приходило сравнение с Римом 20-ого века, эдаким живым музеем древностей, куда люди едут исключительно для того, чтобы коснуться канувшей в Лету истории. Да и стаж проживания в Латинской Америке, как ни какой, а все-таки есть. Понятно, за развратом и румбой из Европы поедут в Бразилию. В Уругвае мутилось что-то вроде нео-хиппи коммун. Североамериканцы традиционно ездят пускаться во все тяжкие в Тихуану, в Мексику или на Ямайку. Панама еще совсем недавно была тем еще местечком! Чего уж там, даже в нашей боливарианской Венесуэле и то – всё можно. Почему же именно Лима вошла в такую красноречивую поговорку? Тут ведь нужно понимать еще и контекст. Сомневаюсь, что Генри Мелвилл сам выдумал такую характеристику. Скорее всего, подслушал где-то в среде моряков-китобоев. А уж эта братия знала толк в разврате, но по какой-то причине выделила именно этот тихоокеанский порт из всех прочих. И все равно – не верилось. Встреченные на пути перуанцы, в массе своей, люди чрезвычайно приличные, ни сколь не склонные к разгулу.  Все что знаю о Лиме, также говорит о том, что город выгодно отличается от многих южно-американских городов именно спокойствием. Что же это? Не иначе – отгремевшая слава. В общем, чтобы разобраться в этом придется пронзить ткань истории, приподнять завесу и все такое прочее.
И только начнешь приподнимать, как все вроде бы становится ясно. Будто наяву видишь корабли испанского конкистадора Франсиско Писаро, заходящие в удобную бухту в 1531 году. Сам «Маркиз» выходит на берег и пока команда ставит лагерь оглядывает долину Сангалья, пред мысленным взором этого отважного человека сам собой вырастает будущий Город Королей. Радуясь своей находке, он приказывает вскрыть бочонок… 

Впрочем ладно, настолько высоко история покровы не приподнимает. Да и многовато в этом <s>подоле</s> покрове складок, прорех и рукавов. В частности, существует версия о том, что первоначально город был заложен в долине Хауха, а потом перенесен на текущее место, плюс путаница в индейских и испанских названиях. Словом, тайны только множатся. 

Ну и бог с ними. Нам важно понять лишь то, что Писарро заложил город, который спустя 12 лет, в 1543 году стал столицей испанского вице-королевства. Большой, хорошо укрепленный от пиратских набегов (набеги индейцев к тому времени уже передавили), с богатейшей торговлей, прочными связями с метрополией и достаточно удаленный от пылающих костров инквизиции. Вот казалось бы и ответ. Вот он – тот самый Рим Нового Света, в период своего процветания! Не тут ли место для всевозможных плотских излишеств? Но нет. 

Процветание Лимы продлилось чуть менее 150 лет. В 1687 году сильное землетрясение поставило жирную запятую в истории города. Стихия развалила и значительную часть города и циклопические оборонительные сооружения, бывшие гордостью и свидетельством непомерного богатства этого города. Своего статуса и названия – Город Королей, Лима уже никогда не вернула. Торговые интересы Испанского Королевства перенаправились в сторону Картахены и Буэнос-Айреса. К тому же, в Лиме случилось второе землетрясение. В 1746 году. Бедствие дало старт полной реконструкции города. Мы же вспомним, что стало отправной точкой этого краткого исследования: цитата из романа «Моби Дик», опубликованного в 1851 году. Невозможно допустить, что процветание города закончившееся в 1687 году было столь мощным, что спустя 164 года моряки порта Нантакет гоготали над каким-нибудь своим загулявшим товарищем и характеризовали его  - «развратен как Лима». Значит, славу такую город заслужил не в колониальный период, а позже, в республиканский. 

Независимость Перу и статус республики были обретены в 1821 году, стараниями генерала Хосе де Сан Мартина. Опустим многие сложности и подробности периода становления республики. Как это всегда бывает, процесс шел тяжело и кроваво. С борьбой и грызнёй могих политических партий, военных лидеров, диктаторов, марионеточных президентов и генералов. Но заметим один важный факт. Спустя 8 лет после провозглашения независимости перуанцы большинством голосов избирают президентом Августина Гамарру – авторитарного лидера и диктатора, отсидевшего на посту почти два срока с 1829 по 1833 и с 1839 по 1841. За время своего правления Гамарра в общей сложности подавил 17 бунтов и восстаний, во время передышки от президенства учинил гражданскую войну, т.к., с кресла слез, но усадить туда хотел своего человека – генерала Педро Бермудеса. Добавим к этому практически не прекращающиеся интернациональные войны. В этот период война за освобождения от колониального строя шла во всех странах континента. 

Симон Боливар победоносно двигался из Карибского бассейна на Юг, увлекая в республиканский хаос все страны. Конечно, Перу не оказалась в стороне. Тут важно понимать, что ни у Боливара, ни у Арисменди, ни у Гамарры, ни у Сукре, ни у Сан Мартина никакого «общего врага» в лице Испанского Королевства по сути не было. С великой державой Испанией благополучно покончил Наполеон Бонапарт за пару десятилетий до начала освободительного движения, приведя королевство в такое состояние, что оборонять колонии в Новом Свете испанцам просто было не чем и не на что. По сути, между собой схватились колониальные элиты. Просто одни были за старый порядок, а другие за новый, республиканский. Так что и вопрос стоял не так, чтобы всем объединиться против общего врага, а так – как всё поделить и кому что достанется? И если Боливар смотрел на вопрос достаточно широко и хотел-таки сделать одну большую Великую Колумбию, то в частности Гамарра готов был довольствоваться малым – отгрызть себе не очень-то большое, но зато своё собственное Перу. А чтобы сделать владения чуточку побольше взять и захватить соседнюю Боливию. Присоединение Боливии стало главной идеей Гамарры. 

После первой неудачной попытки завоевания, последовала более мирная попытка создать конфедерацию. Увы (или ура!) продержалась она не долго, пришлось снова вторгаться с военными силами, уже во второй президентский срок. Плюс к этому периодически вспыхивающие бунты, плюс война на севере с Эквадором, плюс война с так никогда и не устоявшейся Великой Колумбией. В конце концов дело кончилось смертью на поле боя, как раз во время очередного вторжения в Боливию в 1841 году. 

Что ж, Гамарра – авторитарный лидер и военный диктатор с захватническими амбициями, помер. Может взял и наконец установился мир? Нет. С 1841 по 1845 год начался период, который перуанские историки называют «период военной анархии». Как не вспомнить старый анекдот: … а потом приехал поручик Ржевский, и тут началось! Не буду утомлять читателей перечислением ничего не говорящих имен, названий городов, битв, пактов, мирных договоров и военных союзов. Скажу лишь что пошла круговерть, калейдоскопическая смена правителей, президентов, диктаторов, учредительных собраний, военных хунт и т.д. Для небольшой иллюстрации поясню за пять обозначенных лет, в Перу сменилось шесть правителей, достойных хоть какого-то упоминания. При этом срок правления одного из них – Хусто Фигерола, ограничился четырьмя днями, по истечению которых президент Фигерола выбросил президентскую ленту из окна своего дома, прямо в руки обступившей этот дом толпы. Так, а к чему это все? А к тому, что в этот достаточно длинный переходный период, который кстати не кончился в 1845 году, 

Лима оставалась столицей, никогда не теряя своего статуса. И, видимо, в этот период и заслужила ту характеристику, которую увековечил Генри Мелвилл. Легко представить, какой была Лима – столица, сердце, задающее ритм политическим пульсациям страны, к тому же крупный порт… В общем, картинка рисуется достаточно пестрая. Солдаты только-только сколоченных армий, партизаны, авантюристы, беглые и освобожденные рабы, контрабандисты, джентльмены удачи всех мастей и окрасов, готовые подхватить любое знамя, цвета которого в наименьшей степени раздражают похмельный мозг. Думаю довольно точное описание атмосферы царившей в окрестностях Лимы этого периода, дает Ч.Дарвин в «Путешествии натуралиста на корабле «Бигль»»: «Кальяо (Callao – город в 14 км от Лимы, прим.авт) – грязный, плохо построенный, маленький приморский порт. Жители, как и в Лиме, являют всевозможные оттенки смешения европейской, негритянской и индейской крови. Это, по-видимому, народ развратный и пьяницы. <…> Крепость, выдержавшая длительную осаду лорда Кокрена, имеет внушительный вид, но во время нашего пребывания президент продал медные пушки и начал срывать отдельные части крепости». 

Свое кругосветное путешествие Дарвин совершил с 1831 по 1836 год, вероятно к берегам Перу он пристал как раз в момент, когда Гамарра тактично покинул президентский пост, но власть отдавать не собирался. 

Подводя некоторый итог, рискну предположить, что отправную для этой записи цитату, многие читатели слышат впервые, даже и те кто некогда прочли «Моби Дика», вряд ли зацепились за нее. Вероятно, от того, что слишком много воды утекло с тех пор. И Лима вновь преобразилась. Из военно-партизанского вертепа превратилась в один из интереснейших и привлекательнейших городов Южной Америки. 

Недаром, взгляды многих путешественников, задумавшихся о поездке в ЮА, первым делом обращаются к Перу и естественно к Лиме. Слишком много тайн пока хранит этот город. Кипучая история оставила множество теней и полутонов. И речь идет только о более менее известной нам истории. Что же творилось на этих землях в период доколониальный, а уж тем более в доинкский, узнать практически невозможно, но к этому можно прикоснуться, проверить свою интуицию и чутье на смену этапов, исторических эпох, ну и конечно фантазию на широту полёта. И счастлив будет тот, кто присоединится. Приглашаем здесь                        

Войны света в джунглях Венесуэлы

Коренное население Венесуэлы всегда вызывало множество вопросов. По той причине, что в отличие от Мексики или Перу, в Венесуэле практически не сохранилось следов доколумбовой цивилизации. Во всяком случае, она не представлена монументальными сооружениями вроде пирамид, древних городов или геоглифов. Это странно, поскольку территория большая и более чем пригодная для жизни. И по сей день в Венесуэле насчитывают до 30 различных индейских народностей. Что же было до испанцев, которые, как известно, церемоний не разводили и повывели немало коренных? Где хоть одно каменное сооружение? Чорт с ним! Где руины такого сооружения? Нету. Не то, чтобы совсем ничего нет, но очень мало. Размышляя на эту тему, приходишь к выводу, что созданием уникальных сооружений, выделяющих Венесуэлу из всех остальных стран и территорий планеты, занималась исключительно природа. Это правда. Природные монументы и феномены Венесуэлы абсолютно неповторимы, ничего подобного в других странах нет. Это и знаменитый водопад Анхель, и тепуй Рорайма, и пещеры Гуачаро, и молнии Кататумбо, и многое-многое другое. Но что же индейцы-то? Тысячу лет жили и ничего не создали? Поиск ответа на этот вопрос дал любопытные результаты, которыми мне бы и хотелось поделиться.

Речь пойдет о племени индейцев Екуана (Ye’kuana). Сразу хочу оговориться, что из всего, что будет изложено ниже не стоит делать обобщающих выводов. Среди тридцати народностей нет одинаковых. Индейцы, как и европейцы, сильно отличаются друг от друга этнически, лингвистически, культурно и исторически, хоть и живут на одной и той же тектонической плите.
Индейцы екуана интересны тем, что с одной стороны они достаточно хорошо изучены, по кустам не прячутся, активно контактируют с креольским населением. Любой желающий, приехав в Венесуэлу, может посетить места их обитания, притом пройдя достаточно глубоко (но не слишком :) ) в сельву. С другой, по замечаниям некоторых исследователей, это племя больше других сохранило аутентичность, самобытное существование, традиции. Однако не стоит себя обманывать, екуана восприняли многие европейские традиции – одежду, пищу, технику и пр. Но как можно было понять по вступлению, материальная составляющая жизни играет малую роль для венесуэльских индейцев. Екуана – вовсе не тот, кто щеголяет в подтрусниках из пальмовых листьев. Так кто же?

Впервые об этой народности упоминает католический священник Хесуита Мануэль Роман, посланный в 1744 году на границу с Бразилией, дабы уладить какие-то недоразумения с португальскими работорговцами, незаконно промышлявшими на венесуэльской территории. Видимо, поскольку цели у святого отца были полит-экономические,  а не миссионерские, о племени он ничего дельного не сообщил. Отметил лишь ловкость, с которой эти индейцы умеют проходить речные пороги и обозвал их именем «Макиритаре», что в переводе с языка араваков (а именно араваки сопровождали священника) означает «речной народ». Дело было в верховьях реки Каура, т.е, там где екуана обитают и поныне – на обширной территории между реками Каура, Вентуари, верховьях Ориноко (современные штаты Боливар, Амазонас) и северной части бразильских джунглей. Откуда екуана взялись на этой территории, ранее заселенной как раз араваками – вопрос до сих пор открытый. Главенствующая теория гласит, что екуана пришли в эти области откуда-то с Севера, выпнули араваков и расселились. Сами екуана, очевидно, с этим не согласны, так как своей колыбелью считают гору Сарисариньама (Sarisariñama), которая как раз находится у истоков Кауры.

После этой встречи о екуана забыли почти на сто лет. Следующее упоминание обнаруживается в записях немецкого натуралиста Роберта Шомбурга, и снова вскользь без конкретики. Шомбург, ведомый через сельву индейцами пемонами, называет екуана «моинконг», что на языке пемонов означает «круглая голова». Понятно, такое наименование дано благодаря характерной манере остригать волосы. И снова провал  почти на 60 лет. Конечно, было бы ошибкой считать, что все это время екуана жили незаметно для остального населения страны. Как уже говорилось, сидят они на «проходных местах», особенно в северной части своей территории. Менее чем в двухстах километрах от того места, где река Каура впадает в Ориноко, стоит крупный город Сьюдад Боливар, откуда и по сей день в земли екуана отправляются желающие порыбачить или исследовать тропическую сельву. Тем не менее, никаких серьезных исследований племени не было до 1912 года. 

Первое достаточно полное описание индейцев екуана дает опять же немецкий исследователь Теодор Кох-Грюнберг. Этот знаменитый этнограф прожил бок  о бок с индейцами три года, оставив подробное описание их быта и нравов в объемном труде «От Рораймы до Ориноко». Некоторые его наблюдения собственно и послужили поводом к написанию всего того, что выше и ниже. В частности Кох-Грюнберг замечает: «Екуана – высокомерны до невозможности. Считают себя избранным народом и, не имея к тому никаких оснований, на всех остальных смотрят с пренебрежением». В целом, высокомерие – черта не уникальная для обитателей амазонских джунглей. Столь любимый мной исследователь, антрополог и философ Клод Леви-Стросс, прочесавший бразильские джунгли в 30-х годах, рассказывает историю о том, как один губернатор в знак доброй воли и наилучших намерений пригласил в гости вождя окрестного племени и получил вежливый, но непреклонный отказ. Губернатор не стал задаваться и пригласил снова. Опять отказ. И сколько бы он ни звал, вождь всегда увиливал от визита. В чем тут дело губернатор никак не мог понять, пока не выяснилось: вождь опасался, что губернатор станет свататься к его дочери, а такое родство он считал ниже своего достоинства. Оцените деликатность вождя, не послал губернатора подальше, а только лишь увиливал от визитов. Не хотел унижать человека, и без того стоящего ниже себя :) 

Так вот, возвращаясь к екуана. На мой скромный взгляд претензии на «избранность» и «высокомерие» все-таки должны быть. Тем более, если речь идет о народе, а не об индивидууме. Пусть они и умозрительные, но основания для такого взгляда на мир должны быть. Ведь дело тут не в обычной неприязни к колонизаторам и их потомкам. Тут непреклонная уверенность в собственном превосходстве и над белыми, и над другими племенами. Обратимся к мифологии екуана, в частности к мифу о сотворении всего. Если вкратце и своими словами: Отец-Солнце сотворил Землю и, должно быть, заскучав, решил немножко населить ее. Он бросил с неба два яйца. Одно приземлилось удачно, скорлупа раскололась и из него вышел Ванади (Wanadi) – светлое божество, проводник солнечного света и покровитель всего живого. Второе яйцо отрикошетило, закатилось в кусты и потерялось. Ванадии отправился искать его и, найдя, расколол скорлупу. Из яйца вылупился Одоша (Odosha) – мрачный уродец, исказитель истины и отец смерти. Кстати, два интересных момента: 1. Физиологичность рождения зла. Знаете, такую изуверскую детскую потеху – взять яйцо из под несушки, встряхнуть и положить обратно. Цыпленок вылупляется калекой. Видимо, нечто подобное приключилось и с Одошей. 2. В принципе тема космогонического яйца. Подобные мифы – не редкость и встречаются повсеместно на пространстве от Литвы до Памира, но вот как он добрался до амазонских джунглей? Ответ на этот вопрос может занять слишком много времени, так что оставим его и вернемся к нашим героям. Ванади увидел Одошу и ужаснулся, поняв его силу и изощренность. Он осознал, что самостоятельно не одолеет зло и создал для борьбы с ним специальное воинство – екуана. Сам же вернулся на небо и до сих пор помогает оттуда. Так-то! Иными словами, единственная цель существования екуана – борьба со злом, улучшение мира. И так было всегда. Они никогда не блуждали во мраке, к ним не спускались пророки и не выводили их к свету истины, их не выбирал господь бог из всех прочих, они не проводники и не носители идеи добра, они – инструмент добра, просто по факту своего существования.

Теперь о методах, которыми екуана вершат добро и справедливость. Пожалуй, их можно было бы назвать эстетическими, если бы у этого племени существовало искусство, как отдельная область деятельности. Их отношение к «искусству» в чем-то похоже на отношение древних греков. Екуана не разделяют ремесло и искусство. Но если у греков все-таки театр, живопись, скульптура и т.п. шли отдельно от лепки горшков, а общим был только критерий оценки качества и утилитарности, то у екуана «изящное» и ремесло принципиально слиты воедино и между «красиво» и «полезно» нет никакой разницы. В общем, если на весле и есть очень красивая резьба, то на стенку его все равно никто не повесит. Веслом нужно грести. Собственно, его только тогда и можно отнести к категории прекрасного, если оно удобно ложится в руку, хорошо загребает воду, не слишком тяжелое, но при этом прочное.

Однако же простой утилитарностью смысл и значение ремесла не исчерпывается. Потому что где ж тут борьба со злом? А вот где – согласно воззрениям екуана существует тесная связь между миром видимым, материальным и метафизическим, тем где действуют и главенствуют боги, духи, где собственно и разворачивается борьба между Ванадии и Одошей. Ремесло же является ключом, проходом между этими мирами. Каждый раз, когда индеец екуана садится плести корзину, он включается в борьбу, и, переплетая пальмовые листья, он одновременно латает дыры в потустороннем мире, счищает гниль и плесень, нарощенную Одошей и приспешниками на тонких, невидимых материях. Он улучшает мир, делает его чище и гармоничнее. «Красота спасет мир» - кто бы ни был автором этого изречения, екауна его бы поняли.

Само собой, при таком взгляде на мир, встает вопрос о качестве и технике ремесленного производства. Тут все довольно просто: чем лучше получилась сплетенная корзина, тем больше преобразился мир. Пример с корзиной хоть и выбран не случайно (плетение корзин – основной промысел племени, который играет в том числе и важную социальную роль, инициация мальчика в мужчину проводится через плетение. Мальчик становится мужчиной только тогда, когда научается плести все виды корзин, а их около сорока), но это далеко не единственный метод преобразования мира к лучшему. Собственно, всё, до чего коснулась рука екуана называется Tidi’uma. Это не только ремесло или искусство, это сумма навыков, которыми обязательно должен овладеть индеец. То есть любое действие екуана - Tidi’uma. Любая Tidi’uma хоть немного но изменяет мир, т.к., каждое действие имеет символическое значение, получает отражение в метафизическом мире и автоматически закладывает кирпичик в здание нового прекрасного мира, способствует изгнанию зла и мрака. В противовес Tidi’uma существует Messoma. Это все остальные вещи, пришедшие из внешнего мира, до которых не касались екуана. Всё фабричное производство – messoma, всё выменянное, приобретенное или похищенное у других народов – messoma. Эти вещи не плохие и не хорошие, но они не несут в себе никакого высшего смысла и значения. Просто бездушная материя, без символической нагрузки. А к символической стороне ремесла екуана относятся очень серьезно. Хорошим примером тому может послужить Atta – общий дом, который обязательно строиться в каждом поселении индейцев. Он может быть большим или маленьким, вмещать от сорока до ста человек, но всегда строиться по определенному канону. Каждый элемент конструкции имеет четко обозначенное символическое значение, возводится неизменно в согласии с традицией, а весь дом в целом является миниатюрной моделью вселенной. 

Учитывая все вышесказанное, особое значение приобретают техника  Tidi’uma. Вот так, с бухты-барахты преобразовывать мир не сядешь. Поэтому любая работа руками для екуана сродни медитации. Каждый раз, принимаясь за работу индеец отдает себе отчет в том, что он не просто ремесленничает, но от качества произведенного им продукта может в конечном итоге зависеть исход битвы между добром и злом. Возможно именно поэтому лучшие плетуны корзин племени или поселения одновременно являются и лучшими певцами Amunkayedono – священных песен. Таких людей называют Towana Joni – владеющие мудростью и ценят наравне с шаманами. Но по большому счету, каждый индеец, работающий руками – полезный член общества, рядовой боец в воинстве света, ежедневно (sic!), вступающий в битву со злом и тьмой. Понятно, что нежелание екуана воспринимать европейские традиции и в целом то, что Кох-Гюнберг назвал «высокомерием», имеет глубокие, не побоюсь этого слова – духовные, корни. 

Предать собственный образ жизни для екуана – не просто сменить конфессию. Фактически, это переход на темную сторону. И более того, хоть переходи, хоть нет, а ведь екуаной быть не перестанешь. Так и останешься сыном Ванадии, созданным для посева семян добродетели. Да и что может быть лучше? Не нужно никогда идти с крестовыми походами, не нужно вести священную войну или звать к солидарности трудящихся. Плети себе корзины, созидай гармонию, сращивай разорванные Одошей метафизические нити, из которых соткан идеальный мир без страданий, смерти и мрака.
Что особенно интересно, этот совсем чужой мир, принципиально достижим. Познакомиться с ним не так уж и сложно.     

Анхель, Рорайма, Гран Саванна - вид сверху

Облет водопада Анхель - опция может и не самая популярная, но хорошо известная. Однако мало кто, а может и вообще никто и никогда, совмещает ее с облетом тепуя Рорайма. Берусь это утверждать, потому какой ажиотаж вызвал этот запрос у тур операторов при недавнем посещении Канаймы. Одни честно признались - "мы такого никогда не делали". Облет только водопада Анхель - пожалуйста. Рейс из Канаймы прямяком в Санта Елену - ради бога. Облет Рораймы из Санта Елены, тоже делают. Вот, чтобы все разом и с возвращением в Канайму - это кажется было в первый раз. Да простят мне такое длинное вступление, но гордость первопроходца распирает :) Пусть даже ее и опровергнет кто-то из путешественников.

Теперь по делу. Стоимость. Вопрос довольно тонкий, и опять же во многом связан с новизной этой опции. Я логично предположил (как вскоре выяснилось вовсе нелогично), что дешевле всего будет сторговаться с летчиками в аэропорту. Однако диспетчер, принимающий заказы на облет, надув усатую морду, объявил ценник в 2500$. Конечно, кроме угрюмого смеха такое предложение ничего не вызвало. Пошел по тур операторам. В Waku лодже, где и стояла наша небольшая команда, сходу объявили ценник в два раза ниже - 1250$. На всякий случай, заглянул в недавно открывшийся отель Ara Meru. Они сначала объявили 1300$, но спустя пару часов прислали человека с известием о скидке до 1100$.

А в итоге согласились лететь за 1000$. Учитывая, что облет делается на 5-ти местной Cessna, по 200$ с носа цена вполне приемлемая за такую услугу. Надеюсь, что слух о нашем облете прошел среди обитателей и тружеников Канаймы, и летчики в аэропорту поумнели и уже не будут выступать с идиотскими предложениями в две пятьсот.

Качество самого облета зависит от двух факторов: первый - погодные условия, второй - добросовестность и кураж летчика. Со вторым нам безусловно повезло. Летчик с говорящим именем Анхель, закладывал крутые виражи, несся низко над водой, и как муха кружил вокруг самого водопада. Стандартный облет предполагает четыре пролета мимо водопада. Два одним бортом, два другим, чтобы с каждой стороны пассажиры могли вдоволь нафотографировать низвергающийся поток самого высокого водопада в мире. Наш летчик не поскупился и пролетал по всякому, не знаю сколько раз.

Что касается погоды, видимость водопада летчики предсказать могут. А вот насчет Рораймы никто гарантий не даст. Слишком уж непредсказуемый климат в Гран Саванне. С Рораймой не могу сказать, что нам очень уж повезло. Было достаточно облачно. Однако сам тепуй видели, над поверхностью пролетели. В целом грех жаловаться.

Маршрут облета предполагает обязательную посадку в Санта Елене для дозаправки. Для беспосадочного полета на такое расстояние у Сессны маловат объем бака. К тому же самолет летит не напрямую, а совершает небольшую воздушную экскурсию по Гран Саване. Это опять же зависит от добросовестности пилота. При полете "туда" мы летели через восточную часть Саванны и покружили немного над группой тепуев под общим названием Chimanta.
Возвращаясь, летчик пошел не прямо на Северо-Запад к Ауян тепую, а достаточно долго летел на Север, аж до самой реки Камойран, затем плавно повернул на Запад и, пролетев над местечком под названием Luepa (фактически граница Гран Саванны), направился в сторону Канаймы, бонусом дав еще несколько виражей вокруг водопада Анхель.

Такой маршрут дает возможность осмотреть фактически всю Гран Саванну с высоты птичьего полета. Кроме труднодоступных по земле каньонов и водопадов интересно посмотреть и на заимки старателей, активно моющих золото и алмазы, в этом уникальном регионе страны.
Хоть время от времени и приходилось попадать в облачность, но впечатления от Саванны остается достаточно полным. Да и в облачности можно найти плюсы. Мне, например, посчастливилось первый раз в жизни увидеть радугу в форме замкнутого круга. Увы, целиком в объектив она не влезла.

Что касается пребывания в аэропорту Санта Елены, нужно держать в уме пару моментов. Во-первых, лучше взять с собой паспорт. По прилете пассажиров встречает гвардеец и вносит имена в бланк. Конечно, если паспорта нет - ничего страшного, запишет и со слов, но чем меньше вопросов, тем лучше. Второй момент, если есть желание попить кофе в буфете аэропорта, через зал прилета лучше не проходить. Аэропорт можно легко обойти сбоку и войти через центральный вход.

Также лучше и вернуться к самолету, дабы избежать столкновения с теткой, собирающей аэропортовую дань. Сумма там хоть и пустяковая - 1500 Bsf, но с какого хрена? А цепляется она не на шутку. Мы просто махнули на нее рукой и пошли фотографировать стоящие на площадке "кукурузники" АН-2 - гордость отечественного самолетостроения.

Также нужно понимать, что дозаправка в аэропорту может занять чуть больше времени, чем подсказывает здравый смысл. Честно говоря, поскольку в Санта Елене мне приходилось бывать не единожды, этот вопрос меня несколько беспокоил с самого начала. Двухдневные очереди на автозаправку там обычное дело. Утешало только то, что нам все-таки не машину заправлять, да и авиационное топливо вряд ли является объектом активной контрабанды в Бразилию.

Тем не менее, когда наш самолет подогнали к заправочной станции, заправщик сел в грузовик-цестерну и куда-то уехал. На все мои вопросы служащие аэропорта отвечали только - "Ща, ща, скоро вернется". Как потом выяснилось, ездил заправщик не за топливом, а наоборот - за детьми в школу, но поскольку ключ от колонки есть только у него, пришлось нам потоптаться лишних минут сорок под пальмовым навесом "международного" аэропорта. Всё очень по-венесуэльски :)

Говоря в целом, такой облет, конечно, не дешев, но пожалуй, стоит тех денег, которые за него просят. А говоря просто, полет - охренительный. Впечатления остаются и не тускнеют очень долго. Конечно, во многом это фактор самого полета на малом судне, на малой высоте, местами так вообще "на бреющем полете". Хоть я и убежден, что Гран Савану смотреть нужно с земли, а на Рорайму подниматься не на тяге в 160 л.с., заложенных в моторе Сессны 172, а на своих двоих, такой облет категорически рекомендую.

Африканские бесы и Святая Елена

Проводя вечер в компании дружищи Дугласа, моего соседа по Маргарите, мы вдруг услышали, как тишину Карибского вечера порвал задорный бой барабанов. Ничто вроде бы не предвещало. Новый год прошел, до карнавала еще далеко, а для дня рождения кого-то из деревенских многовато шума. Да и на этих семейных праздниках обычно врубают Burbujas de amor, раз 500 на повторе. На мой вопрос о причинах столь безудержного, судя по ритмам, веселья, Дуглас только махнул рукой – «Сантерос», - говорит, и добавил – «Туда смотри. Сейчас будет!». Что такое венесуэльское «сейчас», знает каждый кто хоть раз обращался в любую местную инстанцию, по какому-либо срочному делу. В моем случае пришлось подождать часа полтора, до темноты. Уже и барабаны давно стихли, и я как-то подзабыл, что спрашивал об этом Дугласа. И тут на вершине одного из огибающих нашу долину хребтов взвилось пламя. Костер – финальный аккорд в обряде посвящения неофита в этот мрачноватый культ.

Кому приходилось бывать на Кубе, наверняка слышал или видел ритуалы афро-кубинской синкретической религии «Сантерия». Так вот, венесуэльская сантерия – это то же самое. Если какие-то различия и есть, то чисто обрядового характера. Думаю, многим уже понятно, что и на Кубу, и дальше в материковую часть Америки эти верования прибыли вместе с черными рабами с побережья Западной Африки. Ну, а поскольку граждан этих привозили не на курорт, то и находились они под постоянным присмотром, в том числе католической церкви, которая приложила немало сил, дабы втянуть черных рабов в свое лоно. Африканцы туда вовсе не стремились, но и спорить с хорошо вооруженными людьми, к тому же будучи закованными в цепи, как-то не с руки. Вот и стали мимикрировать, внешне принимали крещение, но под именами и изображениями католических святых чтили и проводили ритуалы в честь своих языческих богов. Отсюда, собственно и название – Сантерия . 

Со временем свобод становилось все больше и тихариться уже нужды не было. Сантеризм начали практиковать совершенно открыто. Хотя добрая традиция использовать изображения девы Марии, Святой Варвары и прочих так и сохранилась, просто называют их несколько иначе и алтари украшают чисто шаманской атрибутикой. Про современность и говорить нечего. Пробавляются сантеристы обычными фокусами: гаданием, предсказаниями, народной медициной, отворотом, приворотом, заговором от пьянства и т.п. Чтобы далеко не ходить за примерами, жена Дугласа – Дайана, поведала, что один из её дядюшек, как раз такой продвинутый сантеро. Воскурив толщенную сигару, дядюшка вещает из клубов дыма о видимых видениях и голосящих голосах. Сама Дайана говорит об упражнениях своего родственника с курительными смесями достаточно скептически. 

Это, кстати, выражает отношения большинства интеллигенции и народных масс к культу «Святых». Берусь об этом судить, т.к., в нашем поселке нашлась еще пара человек, чьи родственники вовлечены, и духа единства в семьи их увлечения не приносят. Тем не менее,  секта широко распространена на территории страны и достаточно активно набирает последователей. Что и говорить, если сам команданте Уго Чавес не брезговал побывать на крупных сходках сантеристов. 

Тут, кстати, кроется значительное отличие сантерии от таких широкоизвестных, но малодоступных национальных религий, как вуду. В отличие от этого культа, в сантеристы берут не только африканцев, но и белых, и креолов, и индейцев, каждого кто пожелает.
Справедливости ради отметим, что одного только желания для поступления в ряды, не достаточно. Неофит проходит обряд очищения в течение целого года. Само очищение, можно сказать, традиционное. В этот год нельзя курить, бухать, злоупотреблять прочими нехорошими, нужно носить белую одежду и стричь волосы по определенному фасону. Когда этот годовой цикл пройден, начинается самое интересное. 

Новичок проходит обряд посвящения. Кроме плясок под барабаны, убийства жертвенной курицы (может быть и овца, и коза, и свинья, и корова) и костра, неофит должен накрыть поляну для новообретенных братьев. А самое главное сделать поднос своему «крестному» - padrino, который собственно и проводил ритуал посвящения. Падрино выбирают из числа наиболее авторитетных членов общины. Правила секты предписывают не скупиться на подарок «крестному». Учитывая сложную экономическую обстановку, мне представляется, что подготовительный год нужен по большей части для сбора этого подарка. Принимают всё – деньги, движимое и недвижимое имущество, ценности, технику, словом, что наберешь, то и неси. А там уж будут барабаны, костры, пляски, помазание жертвенной кровью, всё что душе угодно.
Дабы расширить познания о местных традициях и устоях, мы с Дугласом решили пойти да осмотреть столь знатное токовище. Снизу, из долины, место где заполыхал костер, действительно казалось знатным и труднодоступным – почти на вершине горы, в чаще густого тропического леса. Кроме того, левый склон горного пояса и экологическая тропа El Cacao, мне более менее известна, на правый же склон, называемый «гора Святой Елены» подняться так ни разу и не довелось. В общем, совпали этнографический и этноботанический интересы. Дождались выходных и отправились. 

Что ж, первый штурм Святой Елены, пожалуй, оказался достойным подвигов Пиквикского клуба. Третьим участником нашего похода стал Фернандо – парень довольно плотный. Там ведь на вершине, кто его знает, что приключится? Приглашений на сходку нам никто не присылал, а судя по активности барабанов в течение недели, сантерос могли вполне оказаться на своей поляне даже и в утренние часы. В общем, взяли Фернандо для веса. 

Подъем на гору представляет собой довольно узкую каменистую тропу, вроде русла горного ручья, чем она собственно и является в период зимних дождей. Те же участки тропы, которые укрыты почвой, сильно изрыты ослиными копытами. Словом, для человека грузного, такое восхождение – дело не простое. Надо отдать должное, Фернандо виду не показывал, упорно шел вперед и крепился изо всех сил. Чего нельзя сказать о его обуви. В первые полчаса подъема от правого кроссовка отлетела подошва. То есть, дальше ему предстояло ступать по острым, хорошо отмытым обильными дождями камням, фактически, босиком. Что, конечно, не представлялось возможным. Фернандо присел на корягу, и заявил, что готов сидеть тут и ждать пока мы с Дугласом не вернемся, но об этом тоже не могло быть и речи. Словом, с чувством легкого позора мы повернули назад. По дороге, Фернандо вслух рассуждал о том, где бы ему лучше починить обувь, чтобы на следующей неделе повторить восхождение. Мы всячески приободряли его, тоже припоминали места гнездовищ деревенских сапожников, но в душе каждый из нас надеялся, что к следующим выходным пыл Фернандо поутихнет. Так оно и вышло. Фернандо нашел какой-то благовидный предлог, чтобы остаться дома.
Мы же с Дугласом ранним субботним утром, вновь пошли по следам ослиных копыт. Быстро миновав предгорье, поросшее колючим бушем, примечательное разве что обилием красных кардиналов, сновавших меж густо переплетенных ветвей, мы быстро достигли границы влажного леса.

Все-таки удивительное место - остров Маргарита: десять минут езды и ты на пляже - кокосовые пальмы, крабы, пеликаны и прочие бакланы, сорок минут езды - пустыня, словно в ковбойском фильме, с высокими кактусами, красными склонами гор и гремучими змеями, полчаса ходу - джунгли, со всеми атрибутами, включая обезьян и попугаев. Хоть в этот раз фауна предпочла остаться скрытой, зато флора неизменно радовала. 

По пути нам встречались старые, можно сказать даже древние манговые деревья, бамбуковые рощицы, кустарники оплетенные оранжевыми фонариками физалиса, толщенные и высоченные сейбы, поросшие кубками бромелий и непонятно как добравшийся сюда "пляжный виноград". 

По мере подъема начали попадаться и культурные посадки. Местное крестьянство достаточно активно осваивает склоны и вершины гор, не взирая на то, что все вершины, поросшие тропическим лесом по закону приравнены к национальным паркам. Слишком уж заманчивы эти места для земледелия. 

Во-первых, земли захватить можно столько, сколько нужно, во-вторых, влажность. С апреля месяца, в долине не больно-то посажаешь. Земля как камень, кирков по ней вдаришь и стоишь в облаке рыжей пыли по самые ноздри. А там на горе, земля всегда влажная и черная. Так что ничего удивительного, в том, что время от времени нам на пути попадались то ананасовые грядки, то кукурузные поля, то делянки с юккой. Выйдя на относительно плоский участок тропы, ветер вдруг донес малознакомый, но приятный аромат. 

Дуглас уверенно сказал, что где-то рядом плантация табака, а сейчас время цветения. Поговаривают, что в этих горах также полно плантаций с другими, годными для курения продуктами, но выйти на них не посчастливилось. 

Несколько позабыв о первоначальной цели нашего похода, мы с Дугласом спокойно двигались через это буйство красок и ароматов, как вдруг вышли на довольно широкую площадку. Следов недавнего человеческого присутствия нашлось достаточно. И пресловутый ослиный след, и примятая множеством человеческих ног трава, и костровище, и большой котел. Правда, по состоянию последнего, можно с уверенностью сказать, что в нем очень давно не варили <s>человеческого мяса</s> супа из жертвенных кур. 

К добру ли, к худу ли, но ни самих сантерос, ни предметов религиозного культа мы на поляне не обнаружили, при этом никаких сомнений в том, что место определено и найдено верно у нас не возникало. 

Что же, пусть этнографический интерес так и остался не удовлетворенным, но сама дорога стоила потраченного на подъем времени. Кроме того, настоящее приключение еще впереди.